Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]
— А, Мойна, ты тоже заметила? Весна, любовь. Даже здесь, в Тремэйн-Корте, жизнь продолжается.
Мойна лишь фыркнула, отошла от окна и снова погрузилась в кресло. Она достала вязанье и принялась за работу с невероятным для ее скрюченных пальцев проворством. Когда она заговорила вновь, то только благодаря простоте и безыскусности ее рассказа Люсьен поверил, что все это правда.
Для Памелы жизнь кончилась через шесть недель после отъезда Люсьена на Полуостров, хотя началось все еще двадцать три года назад.
Люсьен услышал, что Эдмунд каким-то образом сумел обнаружить письма Кристофа Севилла Памеле Тремэйн. И в некоторых ясно говорилось и о горячей любви, которой они воспылали друг к другу в одно давно минувшее лето, и о планах Кристофа, связанных с будущим его сына.
— Она хранила их только ради вас, мастер Люсьен, а вовсе не из любви к тому смазливому болтливому французишке. И она пыталась втолковать это Эдмунду, да он и слушать не стал. Вы ж знаете Эдмунда. Надутый. Упрямый. Все, что до него дошло, — это что она ему изменила, оскорбила его любовь и доверие, вот как он сказал. Я слышала его. Все слуги слышали. Его, поди-ка, и на луне было слышно!
— Но это совершенно не похоже на Эдмунда, Мойна. По-моему, не было ни одного случая, чтобы он повысил голос — ни на меня, ни на маму. — Люсьен вдруг вспомнил, как Эдмунд всегда стыдил его за то, что он дает волю своим чувствам. По-видимому, Эдмунд совсем потерял рассудок, если настолько вышел из себя. Бедная мама, думал Люсьен, ведь она ни разу не видела его таким, как же она, должно быть, растерялась.
Спицы в руках Мойны все так же сверкали, сматывая пряжу с клубка, лежавшего в корзинке для рукоделия.
— Моя деточка была такая молоденькая, когда ее сосватали за Эдмунда Тремэйна, ну совсем молоденькая. Ейный папаша подумал, что только так можно вернуть Кингсли в их собственный дом, а потом помер и оставил твою маму без гроша за душой. Он, конечно, хотел как лучше, да только вот твоя мама ни на столечко не знала Эдмунда Тремэйна и боялась его. Хотела даже в монастырь сбежать. Но не смогла. Не смогла ослушаться отца. И когда вдруг откуда ни возьмись явился этот французик, к моей деточке будто жизнь вернулась. Уж такая она была счастливая — и все-то они смеялись да пели, милые мои детки, ну чисто две горошинки в стручке. Ох, конечно, должна была я их остановить, мистер Люсьен, да только уж слишком счастливой была моя малышка. Ну разве смогла бы я разбить ей сердечко? Ну а потом он отправился домой, сказать отцу, что, мол, он хочет жениться. А в Проливе случись шторм, и корабль перевернуло и утопило всех. Моя деточка чуть не заболела — так убивалась, когда прознала. И не потому только, что французик ейный пошел на корм рыбам, а потому, что некому больше было увезти ее от Эдмунда.
Мойна отложила пряжу и невидящим взором посмотрела вдаль, словно воскрешая там картины прошлого.
— Бедная моя деточка выплакала все глазки в ту первую ночь, мистер Люсьен, в первую ночь с Эдмундом, — все-то никак французика своего не могла забыть, — продолжала Мойна, и от ее монотонного голоса по телу Люсьена побежали мурашки. — Эдмунд-то поверил тогда, будто она невинность свою оплакивает. Да только как пришло время ей родить, мастер Люсьен, и увидали мы ваше милое личико, так и поняли, что француз-то оставил по себе память побольше, чем то колечко, что у вас на пальце. А ваша мама не смогла об этом сказать, полюбила она Эдмунда за то, что был к ней такой добрый. Даже заплакал тогда от счастья, что у него сын родился.
Так и вышло, сказала Мойна, что с ее согласия Памела решила продолжать жить со своей ложью.
По словам служанки выходило, что потом единственной проблемой явилось чудесное возвращение Кристофа в Суссекс — примерно через шесть месяцев после того, как Памела родила. Кажется, его подобрала шлюпка, что шла через Пролив в Кале. И у него ушло немало времени на то, чтобы оправиться после болезни и, получив благословение отца, вернуться в Англию. Обретенный Памелою мир едва не рухнул, когда он обнаружил, что Памела вышла замуж за другого и, больше того, не желает бросить Эдмунда и не желает бежать с ним и с его сыном во Францию.
Все его мольбы и угрозы были напрасны. Памела уже крепко полюбила Эдмунда, а в Люсьене для ее мужа сосредоточился весь мир. Наконец Кристоф вернулся на континент, поклявшись когда-нибудь явиться, чтобы потребовать вернуть ему его сына. А был это 1788 год, и Францию уже била революционная лихорадка.
Кристоф Севилл так и не появился больше в Суссексе, и с тех пор, как пришли бумаги, касавшиеся наследства Люсьена, от него не было ни одного известия.
— Я уж говорила ей, что скорее всего сложил он свою голову во время этого ихнего Террора. Да она и слушать не желала. Просто французик ее сделал правильный выбор, клялась она мне, и больше он не станет ее беспокоить. — Мойна с улыбкой покачала головой и продолжила: — Вы ведь знаете, она любила помечтать, мама ваша. Не хотела думать, что кто-то может умереть — даже если дело касалось ее драгоценных роз. А уж вы-то были для нее самым распрекрасным цветочком, мастер Люсьен, — самой дорогой ее розой. И когда вы подросли да отправились на войну, она все глаза выплакала, боялась, что вы обязательно станете драться со своим собственным папой.
Люсьен резко отвернулся к окну, делая вид, что внимательно разглядывает сад.
— Надеюсь, что мне хватит сил дождаться окончания этой проклятой войны, чтобы отправиться во Францию и разузнать все о своем отце. Однако боюсь, ты права, Мойна. Я тоже склоняюсь к мысли, что он давно погиб.
— Что бы с ним ни случилось — от этого вашей маме не стало легче. — Мойна нахмурилась, распутывая узелок в своей пряже. — Никакие слова не смогли бы ей помочь, да она и говорила-то совсем мало, только умоляла Эдмунда верить, что она его любит. Понимаете, ей надо было просто скрыться на время куда-нибудь, чтобы дать ему вспомнить, как вы втроем счастливо жили. Да я так понимаю, что уж слишком она напугалась, чтобы что-нибудь сообразить. Она просто дождалась, покуда он выбежит от нее как безумный да запрется с бутылкой у себя в кабинете, а уж потом постаралась и сама убраться подальше из дома — как раз перед тем, как налетел тот ураган с Пролива.
Я почти что простила его в сердце, мастер Люсьен, когда он пришел, едва живой, и принес на руках мою деточку. Он весь слезами обливался и умолял меня ее спасти. Тогда он вовсе не был гордым, мастер Люсьен, ну ни капли. Он просто сидел возле ее постельки три дня да три ночи, держал ее за ручку да просил его не бросать.
Люсьен перебил, резко отвернувшись от окна:
— В это слишком трудно поверить, особенно если вспомнить, что он женился на Мелани всего через несколько недель после смерти моей мамы.
